Ник О`Донохью - Ветеринар для Перекрестка
— Видите? Никаких последствий, а ведь я страдаю жуткой аллергией на кошачью шерсть.
— На перхоть, хотите вы сказать.
— Да, конечно. Самое удивительное, что я взяла образцы и не обнаружила никакой разницы между кошачьей перхотью и перхотью этого красавца. — В этот момент она громко чихнула. — Что за цветы вы ему дали?
— Ромашки.
— О-о, дьявол. — Она чихнула еще раз. — Да, с моей стороны было глупо так к ним приближаться. — Доктор Бодрэ направилась к сараю. Бидж пошла за ней и остановилась у двери — помещение было таким крохотным, что для двоих места там не оказалось. У стены притулился самодельный стол — дверь, положенная на козлы. На нем стоял микроскоп, а на полу были разложены алюминиевые футляры с предметными стеклами и чашками Петри. Все они имели наклейки с эмблемой фирмы медицинского оборудования в Рэли, Северная Каролина, и пометками лаборатории Дьюкского университета.
Доктор Бодрэ взяла еще несколько бумажных салфеток из коробки и принялась вытирать слезящиеся глаза и мокрый нос.
— Теперь вам понятно, почему я занялась исследованием аллергии.
— А ведь верно, — неожиданно сказала Бидж. — На Перекрестке я совсем не чихала и моя сенная лихорадка не разыгралась, даже когда я вдохнула пыльцу с… — Она чуть не сказала «с Книги Странных Путей».
Люсилла Бодрэ не обратила внимания на неожиданную паузу.
— Ох, черт. — Она чихнула еще раз и пошарила по столу в поисках селдана. — По крайней мере я надеюсь выяснить, почему перхоть кошки-цветочницы подавляет гистаминные реакции.
— Здорово, — сказала Бидж с завистью. — Но по сравнению с другими исследованиями, которые можно было бы провести на Перекрестке, это не кажется таким уж важным.
Бидж нарушила непреложное правило: никогда не преуменьшать значение объекта исследований другого ученого. Доктор Бодрэ строго на нее посмотрела, но тут же снова чихнула.
— Выяснить как можно больше об аллергии чрезвычайно важно. Но я собираюсь заняться и другими болезнями и иммунитетом к ним на Перекрестке, как только представится возможность. — Она покровительственно помахала лабораторным журналом. — С чего бы вы начали?
Бидж понимала, что это риторический вопрос, но не смогла удержаться:
— С хореи Хантингтона.
Доктор Бодрэ молча вытаращила на нее глаза.
— Дело в том, что у меня хорея Хантингтона. Я прошла генетическое тестирование, заболевание подтвердилось. У меня уже появились некоторые симптомы.
Доктор Бодрэ смотрела на нее еще несколько секунд, потом лучезарно улыбнулась:
— Я же говорю: что вы за счастливица! — У Бидж отвисла челюсть, а Люсилла Бодрэ продолжала: — И давно вы заметили исчезновение симптомов? — Бидж продолжала молча на нее смотреть. — Доктору Доббсу следовало мне все рассказать. У меня есть коллега, который мог бы делать вам компьютерную томографию и проверку рефлексов каждый раз, как вы возвращались с Перекрестка.
— Это помешало бы моим занятиям. Доктор Бодрэ нахмурилась:
— Это не кажется мне убедительным доводом.
— Для меня это достаточно убедительно, — твердо сказала Бидж. — К тому же доктор Доббс ничего не сказал вам потому, что сам ничего об этом не знает. Он выбрал четверых студентов для практики на Перекрестке вовсе не ради поправления их здоровья. Мне просто повезло. — Бидж задумалась. — Да, вы верно сказали — я счастливица.
— Конечно, — ответила Люсилла Бодрэ с сомнением. — Но Боже мой, как же необходимо, чтобы на Перекресток попали настоящие ученые. Я не хотела вас обидеть, — добавила она поспешно. — Конфетка Доббс прекрасный специалист.
— Все это так сложно, — неопределенно ответила Бидж: она обнаружила, что никак не может сосредоточиться на разговоре. — Ну, мне пора.
— Передайте от меня привет Конфетке. — Доктор Бодрэ поспешно засунула салфетки в карман и протянула руку. Бидж рассеянно пожала ее.
Неосторожный дрозд сел на ограду загона. Кошка-цветочница стала подкрадываться к нему, Люсилла Бодрэ, снова держа в руке салфетку, внимательно наблюдала за ними.
— Очень рада была познакомиться, — тихо пробормотала Бидж.
Доктор Бодрэ быстро помахала ей, увлеченная своими наблюдениями. Бидж пошла обратно через опытные участки, вниз по склону к университетскому городку. Она чувствовала себя слишком ошарашенной, чтобы ясно мыслить.
Всю дорогу она шла, высунув язык — что, наверное, выглядело бы глупо, будь тут кому наблюдать за ней. Хоть дорожка было неровной, она ни разу не споткнулась. Когда она дошла до конца поля, язык ее все еще оставался высунутым.
Когда Бидж дошла до начала улицы, возникшая у нее мысль так ее поразила, что она была вынуждена прислониться к забору, несмотря на теплое весеннее солнышко, ее затрясло. «Я ведь могла никогда не узнать, — подумала Бидж. — Если бы я не пошла на опытную станцию, я бы умерла, так и не узнав, что со мной все в порядке».
Глава 29
Aидж утратила всякое представление о времени. Когда она опомнилась, она была уже в центре Кендрика, в миле от колледжа.
По дороге она прыгала на одной ноге, перекидывала камешек из руки в руку, ни разу не уронив его, танцевала и кружилась, ни разу не потеряв равновесия. — Когда? — спросила она вслух, готовая запеть. — Когда мне стало лучше?
Припоминая последние недели, она теперь могла проследить изменения. Раньше она относила их за счет того, что ей просто везет, и старалась соблюдать осторожность. Но если подумать — играя в ловилки в «Кружках», она последнее время не проигрывала, да и вообще не оступалась и ничего не роняла.
Бидж, пританцовывая, прошла мимо Дартс-клуба. Посетители таращили на нее глаза, но Бидж была слишком счастлива, чтобы обращать на это внимание. Она бросила взгляд на лестницу, ведущую в зал, и крикнула:
— Я тогда была просто пьяна. Я не была больна — просто пьяна!
— Это сейчас ты пьяная, — ответил ей кто-то. Бидж не обратила внимания. Она снова побежала вприпрыжку, запыхавшись, но не в силах остановиться. Она оказалась между «Митчем» и «Джиро» и стала решать, какого из лакомств ей сейчас больше хочется. Все-таки, пожалуй, джиро… Она метнулась через улицу, не глядя, куда бежит…
И еле увернулась от столкновения.
— Прошу прощения, — радостно пропела Бидж, протягивая руку, чтобы поддержать того, кого чуть не сбила с ног… И застыла на месте, не веря своим глазам.
Стефан бросил на нее пустой взгляд и отвернулся. Выглядел он ужасно: лицо осунулось, глаза запали. Его тело, такое грациозное раньше, казалось теперь изможденным и неловким, как марионетка с порванными нитями.
Он прижимал к себе рюкзак, в котором проглядывало что-то прямоугольное. Руки его походили на гипсовые, и только синие вены выступали на безжизненной коже.
